Держа слово и карая за измену, артель поддерживала дисциплину в своем кругу и сберегала свое собственное существование.
Она знала, что при некоторых обстоятельствах честность — лучшая политика, но если обстоятельства менялись, то артель санкционировала обман и вероломство, не руководствуясь благородными мотивами. Каждая арестантская партия делилась на преступников, приговоренных к каторжным работам, и ссыльнопоселенцев. Каторжники старались избежать своей участи и часто менялись именами со ссыльными. Делалось это просто. Партия насчитывала около 400 человек, и конвой менялся через два дня на третий. Никакой конвойный офицер не мог за три дня запомнить в лицо 400 арестантов, поэтому если на перекличке Иван Петров отзывался вместо Петра Иванова, то никто не замечал подлога.
В каждой партии имелись пьяницы, сосланные крестьянской общиной на поселение. Такой забулдыга, проиграв в карты одежду и паек, готов был за бутылку водки или за 5-10 рублей продать свою душу. Каторжник, обычно смелый и опытный рецидивист, у которого водились деньги, предлагал голодному, мечтающему о водке ссыльному: «Сменяйся со мной именем и иди за меня на каторгу, а я дам тебе шубу, пять рублей и штоф водки. Ты недолго будешь в рудниках. Пережди, пока я не дойду до места поселения и не сбегу оттуда, а потом объяви начальству свое настоящее имя. Твое дело посмотрят, убедятся, что ты не я, и сошлют тебя на поселение, и все закончится хорошо». После этого разговора опасный преступник, приговоренный к пожизненной каторге, отправлялся на поселение в какую-нибудь деревушку и вскоре оттуда сбегал, а мелкий мошенник и пьяница шел в нор-чинские или карийские рудники.
Пешком вокруг света
Каждое лето арестанты убегали в тайгу, и на протяжении двух-трех месяцев от Кары к Байкалу тянулась непрерывная череда беглых. Сигнал к этой ежегодной эмиграции подавала кукушка. Первые звуки кукования давали знать, что жить в лесу уже можно. Армия «генерала Кукушки» доходила в Сибири до 30 тысяч человек. Большинство беглых осенью возвращались на прииски под другими именами и проводили зиму в кандалах. Зато они три летних месяца дышали свежим воздухом среди лесов, гор и степей.
У многих арестантов страсть к бродяжничеству переходила в настоящую манию. Они вряд ли рассчитывали навсегда уйти из тюрьмы и хорошо знали, какова жизнь беглого бродяги, которому приходится месяцами питаться ягодами и кореньями, спать на сырой земле и каждый час глядеть в лицо смерти. Но, несмотря на это, они не могли спокойно слушать кукования и испытывали страстное желание бежать.
Один чиновник тюремного управления на Каре рассказывал: «Был у меня слуга из арестантов, неисправимый бродяга, убегавший каждое лето единственно ради удовольствия вести бродячую жизнь. Он претерпевал ужасные страдания, не имел никакой надежды убежать из Сибири и рано или поздно возвращался обратно в кандалы и строго наказывался. Но ничто не могло отучить его от побегов. Наконец, когда он уже состарился и поседел, однажды он пришел ко мне весной и говорит: “Барин, сделайте милость, посадите мене в тюрьму”. “В тюрьму? Зачем? — спросил я. — В чем ты провинился?” “Ни в чем, но вы знаете, что я бродяга. Уж сколько раз я сбегал, и если меня не запрут, то я опять убегу. Сделайте милость, велите запереть меня в тюрьму. Теперь я стар, не выдержу жизни в тайге и не хочу бежать. Но как только услышу, что генерал Кукушка зовет меня, так непременно опять убегу. Сделайте милость, велите запереть меня в тюрьму, чтобы я не мог уйти!”».
Чиновник исполнил желание арестанта и продержал его в тюрьме большую часть лета. Его выпустили, когда жажда побега миновала, и он стал спокойным и покорным, как всегда. Было что-то трогательное в этой невозможности для старого бродяги устоять перед соблазном свободной, богатой приключениями жизни, когда он слышал голос кукушки. Подобно Одиссею, который велел привязать себя к мачте корабля, чтобы не соблазниться пением сирен, этот старый каторжник просил запереть себя в тюрьму, чтобы кукушка не будила в нем воспоминание о свободе.
Американский путешественник Джордж Кеннан во время своего пребывания в Сибири встретил седобородого арестанта, который сознался, что уже четыре раза бегал с каторги и возвращается из пятого побега. Другими словами, этот человек восемь раз прошел пешком расстояние в 3000 верст. Были бродяги, которые в кандалах проходили эту дорогу 16 раз и столько же раз опять убегали через тайгу и степи. Пройти Восточную Сибирь 32 раза — это то же самое, что дважды обойти вокруг земного шара по экватору.
Согласно статистике, число ссыльнопоселенцев в Иркутской и в Енисейской губерниях и в Забайкальской области составляло в 1886 году 110 тысяч человек, из которых бежало 48 тысяч, то есть 42%. В Западной Сибири количество беглых было еще больше: в Тобольской и Томской губерниях в том же году исчезли 67% ссыльных.
Тысячи беглецов гибли от голода и холода или от пуль обокраденных ими крестьян. Варнаки не только просили милостыню и крали, но и нападали на торговые караваны, убивали путников. В некоторых губерниях число уголовных преступлений, совершенных беглыми, в пять раз превышало среднее число преступлений в европейской России.
В небольшом городе Минусинске в одну ночь беглые совершили четыре убийства, в Балаганске в 1887 году беглецы убили 61 человека. В Томске шайки преступников разъезжали по улицам в санях и ловили острыми крючьями запоздавших прохожих. Сибирские крестьяне платили беглым той же монетой. Близ Иркутска ежегодно находили по 60 и более трупов беглых каторжников, убитых крестьянами. Поджоги, грабежи и убийства, совершаемые ссыльными, доводили сибиряков до такого неистовства, что они поступали с ними с варварской жестокостью. В Мариинском округе крестьяне поймали беглого ссыльнопоселенца, укравшего у них лошадей и совершившего другие грабежи, связали ему руки и насыпали в глаза битого стекла, приговаривая: «Вот тебе, варнак! Не найдешь больше к нам дороги».
Именно поэтому не только интеллигенты-областники, но и четыре сибирских генерал-губернатора — Казна-ков, Анчутин, Игнатьев и Корф—требовали отмены уголовной ссылки в этот край.
В мае 1885 года американский путешественник Джордж Кеннан вместе с художником Джорджем Фростом отправился из Петербурга в Сибирь. Его целью было изучение российской системы тюрем и ссылки. До знакомства с политическими ссыльными он был уверен, что все «нигилисты» — безумные фанатики из полуграмотных семинаристов и срезавшихся на экзамене студентов. Путешествие по царским острогам в корне изменило его взгляды.
Путевые откровения
Первую тюрьму американцы захотели посетить в Перми. Знакомые сибиряки сетовали: «Какое здание прежде всего бросается в глаза при въезде в любой сибирский город? Острог! При въезде в село? Этап!» Здесь произошел и первый контакт иностранцев с полицией. Их арестовали на улице, когда они рассматривали пермскую тюрьму. В участке, где они предъявили не только паспорта, но и письмо министра внутренних дел, предписывающее местным властям оказывать путешественникам всяческое содействие, полицейские сказали, что приняли их за двоих давно разыскиваемых немецких (?!) преступников. После этого инцидента путешественники стали гораздо осторожней. Они поняли, что Россия — не Америка.
В Тюмени их, наоборот, ждал радушный прием. Местный тюремный исправник Борис Красин оказался либералом, показал американцам тюменскую тюрьму и даже позволил фотографировать заключенных. При беседе с Кеннаном присутствовал 15-летний сын исправника Леонид, в то время ученик реального училища, а в будущем видный деятель партии большевиков.
Наконец, в Семипалатинске Кеннан познакомился с политическим ссыльным, который снабдил его рекомендательными письмами к своим товарищам в других городах. В то время человек, странствующий без таких писем, не увидел бы ничего, кроме клопов в гостиницах.
Дальнейшее путешествие Кеннана — сплошная цепь интереснейших знакомств.
В Томской губернии его встретил ссыльнопоселенец Аполлон Карелин, ставший впоследствии известным анархистом, после Октября — членом ВЦИК Советской республики, а еще позже — магистром мистического ордена тамплиеров — культурной оппозиции большевистскому режиму.
Еще одна яркая личность — морской офицер Константин Станюкович, сын адмирала, после освобождения ставший знаменитым писателем, автором «Морских рассказов». Мало кто знает, что писал он их уже в эмиграции. Здесь же Кеннан встретился с еще одним писателем — Владимиром Короленко, отбывавшим третий срок.