И вот, в то время, когда Жиган совсем потерял всякую надежду выйти хоть куда-либо, дорога разошлась на две. "Еще новое? Теперь-то по какой?" И он остановился. "Го-го!" - донеслось до его слуха негромкое гоготанье. "Гуси!" - чуть не вскрикнул он. И только сейчас разглядел почти что перед собою, за кустами, небольшой хутор.

Завыла отчаянно собака, точно к дому подходил не мальчуган, а медведь. Захрюкали потревоженные свиньи, и Жиган застучал в дверь:

- Эй! Эй! Отворите!

Сначала молчанье. Потом в хате послышался кашель, возня, и бабий голос проговорил негромко:

- Господи, кого ж еще-то несет?

- Отворите! - повторял Жиган.

Но не такое было время, чтобы в полночь отворять всякому. И чей-то хриплый бас вопросил спросонок:

- Кто там?

- Откройте! Это я, Жиган.

- Какой еще, к черту, жиган? Вот я тебе из берданки пальну через дверь!

Жиган откатился сразу в сторону и, сообразив свою оплошность, завопил:

- Не жиган! Не жиган... Это прозвище такое... Васькой зовут... Я ж еще малый. А мне дорогу б спросить, какая в город.

- Что с краю, та в город, а другая в Поддубовку.

- Так они ж обе с краю!.. Разве через дверь поймешь!

Очевидно раздумывая, помолчали немного за дверью.

- Так иди к окошку, оттуда покажу. А пустить... не-ет! Мало что маленький. Может, за тобою здоровый битюг сидит.

Окошко открылось, и дорогу Жигану показали.

- Тут недалече, с версту всего... Сразу за опушкой.

- Только-то! - И, окрыленный надеждой, Жиган снова пустился бегом.

На кривых уличках его сразу же остановил патруль и показал штаб. Сонный красноармеец ответил нехотя:

- Какую еще записку! Приходи утром. - Но, заметив крестики спешного аллюра, бумажку взял и позвал: - Эй, там!.. Где дежурный?

Дежурный посмотрел на Жигана, развернул записку и, заметив в левом углу все те же три загадочные буквы "Р.В.С.", сразу же подвинул огонь. И только прочитал - к телефону: "Командира!.. Комиссара!" - а сам торопливо заходил по комнате.

Вошли двое.

- Не может быть! - удивленно крикнул один.

- Он!.. Конечно, он! - радостно перебил другой. - Его подпись, его бланк. Кто привез?

И только сейчас взоры всех обратились на притихшего в углу Жигана.

- Какой он?

- Черный... в сапогах... и звезда у его прилеплена, а из нее красный флажок.

- Ну да, да, орден!

- Только скорей бы, - добавил Жиган, - светать скоро будет... А тогда бандиты... убьют, коли найдут.

И что тут поднялось только! Забегали, зарвались все, зазвонили телефоны, затопали кони. И среди всей этой суматохи разобрал утомленный Жиган несколько раз повторявшиеся слова: "Конечно, армия!.. Он!.. Реввоенсовет!"

Затрубила быстро-быстро труба, и от лошадиного топота задрожали стекла.

- Где? - Порывисто распахнув дверь, вошел вооруженный маузером и шашкой командир. - Это ты, мальчуган?.. Васильченко, с собой его, на коня...

Не успел Жиган опомниться, как кто-то сильными руками поднял его от земли, усаживая на лошадь. И снова заиграла труба.

- Скорей! - повелительно крикнул кто-то с крыльца. - Вы должны успеть!

- Даешь! - ответили эхом десятки голосов с коней.

Потом:

- А-аррш!

И сразу, сорвавшись с места, врезался в темноту конный отряд.

А незнакомец и Димка с тревогой ожидали и чутко прислушивались к тому, что делается вокруг.

- Уходи лучше домой, - несколько раз предлагал незнакомец Димке.

Но на того словно упрямство какое нашло.

- Нет, - мотал он головой, - не пойду.

Выбрался из щели, разворошил солому, забросал ею входное отверстие и протискался обратно.

Сидели молча: было не до разговоров. Один раз только проговорил Димка, и то нерешительно:

- Я мамке сказал: может, говорю, к батьке скоро поедем; так она чуть не поперхнулась, а потом давай ругать: "Что ты языком только напрасно треплешь!"

- Поедешь, поедешь, Димка. Только бы...

Но Димка сам чувствует, какое большое и страшное это "только бы", и потому он притих у соломы, о чем-то раздумывая.

Наступал вечер. В пустом сарае резче и резче поглядывала темная пустота осевших углов. И расплывались и ней незаметно остатки пробивающегося сквозь щели света.

- Слушай!

Димка задрожал даже.

- Слышу!

И незнакомец крепко сжал его за плечо.

- Но кто это?

За деревней, в поле, захлопали выстрелы, частые, беспорядочные. И ветер донес их сюда беззвучными хлопками игрушечных пушек.

- Может, красные?

- Нет, нет, Димка! Красным рано еще.

Все смолкло. Прошел еще час. И топот и крики, наполнившие деревеньку, донесли до сараев тревожную весть о том, что кто-то уже здесь, рядом.

Голоса то приближались, то удалялись, но вот послышались близко-близко.

- И по погребам? И по клуням? - спросил чей-то резкий голос.

- Везде, - ответил другой. - Только сдается мне, что скорей здесь где-нибудь.

"Головень!" - узнал Димка, а незнакомец потянул руку, и чуть заблестел в темноте холодновато-спокойный наган.

- Темно, пес их возьми! Проканителились из-за Левки сколько!

- Темно! - повторил кто-то. - Тут и шею себе сломишь. Я полез было в один сарай, а на меня доски сверху... чуть не в башку.

- А место такое подходящее. Не оставить ли вокруг с пяток ребят до рассвета?

- Оставить.

Чуть-чуть отлегло. Пробудилась надежда. Сквозь одну из щелей видно было, как вспыхнул недалеко костер. Почти что к самой заваленной двери подошла лошадь и нехотя пожевала клок соломы.

Рассвет не приходил долго... Задрожала наконец зарница, помутнели звезды.

Скоро и обыск. Не успел или не пробрался вовсе Жиган.

- Димка, - шепотом проговорил незнакомец, - скоро будут искать. В той стороне, где обвалились ворота, есть небольшое отверстие возле земли. Ты маленький и пролезешь... Ползи туда.

- А ты?

- А я тут... Под кирпичами, ты знаешь где, я спрятал сумку, печать и записку про тебя... Отдай красным, когда бы ни пришли. Ну, уползай скорей. И незнакомец крепко, как большому, пожал ему руку и оттолкнул тихонько от себя.

А у Димки слезы подступили к горлу. И было ему страшно, и было ему жалко оставлять одного незнакомца. И. закусив губу, глотая слезы, он пополз, спотыкаясь о разбросанные остатки кирпичей.

Тара-та-тах! - прорезало вдруг воздух. - Тара-та-тах! Ба-бах!.. Тиу-у, тиу-у... - взвизгнуло над сараями.

И крики, и топот, и зазвеневшее эхо от разряженных обойм "льюисов" все это так внезапно врезалось, разбило предрассветную тишину и вместе с ней и долгое ожидание, что не запомнил и сам Димка, как очутился он опять возле незнакомца. И, не будучи более в силах сдерживаться, заплакал громко-громко.

- Чего ты, глупый? - радостно спросил тот.

- Да ведь это же они... - отвечал Димка, улыбаясь, но не переставая плакать.

И еще не смолкли выстрелы за деревней, еще кричали где-то, как затопали лошади возле сараев. И знакомый задорный голос завопил:

- Сюда! Зде-есь! Куда вы, черти?

Отлетели снопы в сторону. Ворвался свет в щель. И кто-то спросил тревожно и торопливо:

- Вы здесь, товарищ Сергеев?

И народу кругом сколько появилось вокруг откуда-то - и командиры, и комиссар, и красноармейцы, и фельдшер с сумкой. И все гоготали и кричали что-то совсем несуразное.

- Димка! - захлебываясь от гордости, торопился рассказать Жиган. - Я успел... назад на коне летел... И сейчас с зелеными тоже схватился... в самую гущу... Как рубанул одного по башке, так тот и свалился!..

- Ты врешь, Жиган. Обязательно врешь... У тебя и сабли-то нету, ответил Димка и смеялся сквозь не высохшие еще слезы.

Весь день было весело. Димка вертелся повсюду. И все ребятишки дивились на него здорово и целыми ватагами ходили смотреть, где прятался беглец, так что к вечеру, как после стада коров, намята и утоптана была солома возле логова.

Должно быть, большим начальником был недавний пленник, потому что слушались его и командиры и красноармейцы.

Написал он Димке всякие бумаги, и на каждую бумагу печать поставили, чтобы не было никакой задержки ни ему, ни матери, ни Топу до самого города Петрограда.

А Жиган среди бойцов чертом ходил и песни такие заворачивал, что только - ну! И хохотали над ним красноармейцы и тоже дивились на его глотку.

- Жиган! А ты теперь куда?

Остановился на минуту Жиган, как будто легкая тень пробежала по его маленькому лицу; потом головой тряхнул отчаянно:

- Я, брат, фьи-ить! Даешь по станциям, по эшелонам. Я сейчас новую песню у них перенял:

Ночь прошла в полевом лазарети;

День весенний и яркий настал.

И при солнечном, теплом рассве-ти

Маладой командир умирал...

Хоро-ошая песня! Я спел - гляжу: у старой Горпины слезы катятся. "Чего ты, говорю, бабка?" - "Та умирал же!" - "Э, бабка, дак ведь это в песне". "А когда б только в песне, - говорит. - А сколько ж и взаправду". Вот в эшелонах только, - добавил он, запнувшись немного, - некоторые из товарищей не доверяют. "Катись, говорят, колбасой. Может, ты шантрапа или шарлыган. Украдешь чего-либо". Вот кабы и мне бумагу!