Юрий Томин
КАРУСЕЛИ НАД ГОРОДОМ
Об авторе этой книги
Однажды в издательство пришло письмо.
Его написал один мальчик. Он очень просил редактора рассказать, есть ли на свете волшебные спички, и если есть, прислать ему хотя бы несколько штук. И в редакции сразу догадались, что мальчик — ученик четвертого класса — недавно прочитал книгу Юрия Томина «Шел по городу волшебник».
И еще такое письмо было:
«Дорогой товарищ редактор!
Пишет вам ученик шестого класса Усть-Каменской школы Валерий Ананьев. Я только что прочитал книгу Юрия Томина „Повесть об Атлантиде“. Юрий Томин очень хорошо описал в своей книге наш поселок и ребят нашего класса. Только он немного перепутал фамилии ребят и название поселка, и место, где он стоит. По-настоящему наш поселок называется Усть-Каменка, и стоит он не там, где сливаются реки Енисей и Тунгуска, а на самом берегу речки Изылы, которая впадает в реку Иня, а Иня уже впадает в Обь — это совсем рядом с Новосибирском. А остальное в книге все правильно — и про пристань, и про рыбалку, и про наших ребят…»
Нет ничего приятнее для писателя, чем читать такие вот письма. Это значит, что писатель точно приметил то, чем живут тысячи мальчишек и девчонок нашей огромной страны, что его книги нашли отклик в их сердцах.
В книге о писательском труде — «Золотая роза» — Константин Георгиевич Паустовский сказал: «Для того, чтобы писать, нужно знать очень многое. И не только природу, а технику, медицину, астрономию, геологию… Нужно уметь делать своими руками хотя бы самые простые вещи. Чем больше писатель знает, тем резче, сильнее он видит поэзию там, где ее не увидит человек с малыми знаниями… Для того, чтобы писать интересно, нужно самому быть интересным. Нужно создавать свою биографию».
Создавать свою биографию…
Не каждому человеку удается такое.
Чаще всего обстоятельства создают биографию человека.
Приходит день, когда каждый из нас начинает вдруг понимать, что судьбу его не принесут, как игрушку, в кармане. Что он сам должен сделать эту судьбу. И еще — что это будет так трудно, как, пожалуй, ничто в жизни.
Немного позднее человек доходит еще до одной истины: «Жизнь не бывает хорошей или плохой, она просто бывает разной. Она всегда — просто жизнь. И от тебя самого зависит сделать ее интересной».
Юрий Томин именно создавал свою биографию.
Ему только что «стукнуло» двенадцать лет, как началась Великая Отечественная война.
Для Юры она началась эвакуацией под Сталинград. И почти сразу же снова эвакуация. Теперь уже в Горький.
Страшное это слово — эвакуация. Люди покидают родные места, уходят от боев. Целыми днями стоят эшелоны на запасных путях, пропуская к фронту составы с техникой и войсками. Вокзалы и привокзальные площади переполнены. Питательные пункты не справляются с нарастающим потоком людей.
Пищу готовят прямо на кострах. Спят, где придется. А впереди — неизвестность: куда, что?..
В такое время дети взрослеют рано и рано начинают задумываться о дальнейшей жизни.
Юра знал — надо учиться. И в Горьком, где он наконец оказался, поступил сначала в школу, а потом в ремесленное училище.
Только в 1945-м он возвратился в еще больной после блокады, израненный Ленинград.
Снова школа — десятый класс. Аттестат зрелости.
И вопрос — КУДА?
Сто путей лежал о перед ним.
Можно было стать инженером-строителем, тогда это была самая нужная специальность. Или механиком. Или офицером. Или геологом…
В каком-то журнале он прочитал рассказ о моряке дальнего плавания.
У моряка были необъятные клеши, заграничная зажигалка и всегда наготове соленые, хлесткие словечки.
Конечно же — штурманом!
И Юра оказывается в Высшем мореходном училище.
Но через год понимает, что ветер романтики занес его не туда. Клеши, зажигалки, обветренное лицо — шелуха. Да и корабли — это романтика давно освоенных путей. А ему хотелось нового, еще никому не известного.
Быть может, это новое — в физике? В тайных глубинах атомного ядра, в той самой земле, по которой мы ходим и о безднах которой еще ничего не знаем?
В самом деле — ведь человек проник в глубь нашей планеты всего на десяток километров. По сравнению с диаметром земного шара это тончайшая пленочка, вроде стенки мыльного пузыря! А дальше? Быть может, именно там — будущее человечества!
И он перебирается на физический факультет Ленинградского университета.
Решено твердо — геофизика.
Дальние поисковые партии, глухая тайга, горы, холодные реки — вот его будущее. Будет трудно, будут многодневные переходы пешком и на лыжах, будут одинокие ночевки в снегу, упряжные собаки, олени и товарищи — суровые молчаливые люди, которые ценят действие выше слов.
Нужна хорошая тренировка для будущего, закалка. А для этого — спорт.
Еще в мореходке он — один из первых в легкой атлетике. В университете — уже чемпион Ленинграда среди юношей. В добавление к этому — первый разряд по баскетболу и вторые разряды по волейболу и настольному теннису.
Он отдавал спорту почти столько же времени, сколько и учебе.
Наконец окончен физфак.
И пришло то, о чем он мечтал: крайний север Западной Сибири, полевая партия, дальние неизвестные пути. На самолетах, знаменитых «шаврушках» — амфибиях Ш-2 — людей и приборы забрасывали в «белые пятна» — такие места, которые в управлении знали только по аэрофотосъемке. Пришла работа, в которой были крепко связаны в один узел сопки, реки, пот, холод, усталость, ночевки на голой земле и мечты.
Туруханск, Игарка, Курейка, Таз, Средняя Тунгуска, Верхняя Тунгуска, Енисей…
Романтика.
При этом слове воображение городского человека непременно рисует бородача в ковбойке и с гитарой в руках у костра или жилистого геолога в парусиновой робе, лихо дробящего камни своим молотком на длиннющей рукоятке…
А ведь она совсем не такая, настоящая романтика.
Бородач с гитарой и лихой геолог — это из броских журнальных фото, из песен и надуманных кинофильмов.
А тут день за днем тянулась размеренная, однообразная работа, рассчитанная далеко вперед по часам. Один день от другого отличался числом преодоленных препятствий и количеством пройденных километров. Нужно было очень многое успеть в короткие летние месяцы.
Едва сходил снег, воздух начинал звенеть от комаров. Потом поднимался овод. Когда исчезали и те и другие, начинала неистовствовать мошка — знаменитый гнус. На ходу мошка еще не страшна — она облаком вьется позади. Но стоит остановиться, чтобы поставить приборы, осмотреть породу или записать наблюдение, и туча мошки мгновенно окутывает человека, лезет в глаза, ноздри, уши, липнет к потному лицу. Она забирается под одежду, разъедает кожу под поясом, на сгибах колен и на щиколотках, доводит до слез нервных и нетерпеливых. И только во время отдыха, когда разложены дымокуры или поставлены палатки, можно неторопливо оглянуться на пройденный путь.
Болота, покосившиеся столбы сухих лиственниц, зеленоватая дымка душных испарений.
И дни, когда проклинаешь все на земле.
И дни, когда радуешься открытию, которого ждал с таким нетерпением.
Настоящая романтика брала от человека столько же, сколько давала.
И эту романтику работы Юрий Томин узнал сполна и влюбился в нее.
Три года он отдал Крайнему Северу. Стал начальником геофизической партии. Потом поступил в аспирантуру, чтобы совершенствоваться, глубже узнать свою специальность.
И тут что-то помешало ему.
Это «что-то» оказалось литературой.
Рука сама просилась к бумаге, чтобы рассказать о том, что он увидел и пережил.
Давно известно, что путешествия обогащают человека огромностью и разнообразием знаний.
Но что стоят эти знания, если они так и останутся достоянием одного человека! Человек этот будет похож на скрягу, в одиночестве любующегося своими сокровищами.
Надо отдать то, что увидел и узнал.
Кому?
Сомнений на этот счет не было — молодым. Тем, кто только вступает в жизнь. Это важнее всего. Потому что очень часто едва повзрослевшие ребята думают, будто не осталось для них в жизни никаких уже тайн, ничего неизвестного. «Я это знаю, отстань!» Постепенно «я это знаю» становится второй натурой такого человека, и мир для него тускнеет, не остается в нем радости открытия, радости новизны каждого дня. А сам человек этого не замечает и становится очень скучным.
Такие люди больны самомнением. Их надо учить видеть мир заново.
И Томин начинает писать.
Однажды другой писатель, тоже геофизик по специальности, Олег Куваев, прошедший почти по тем же тропам, по которым шел Томин, сказал в письме своему другу: