Ханс Хенни Янн
Издательство благодарит Ирину Вячеславовну Тюрину за помощь, благодаря которой книга вышла в свет.
Перевод пьесы посвящается Даниле Давыдову.
Мертвые могущественнее живых. И многочисленнее.
Они окружают нас, и их намерения нам неведомы.
И они мерзнут…
Hans Henny JahnnThomas Chatterton
«Искусство становится самоунижением: Чаттертон притворяется мертвым, чтобы быть услышанным как живой человек… Его стихи пользуются спросом только в качестве экспонатов музея, только под маской Прошлого позволительно ему писать… Абуриэль — это персонифицированное желание, бездомное, бессильное и социально незначимое: желание, чтобы не исчез иной взгляд на мир; чтобы не были утрачены знания, оставшиеся за оградой заботливо культивируемой цивилизации разума».
Рейнер Нихофф«Ханс Хенни Янн: искусство переступать границы»
ТОМАС ЧАТТЕРТОН
(Пьеса)
Действующие лица
Старая миссис Чаттертон.
Сара Чаттертон, ее невестка.
Томас Чаттертон, сын Сары.
Мэри, ее дочь.
Уильям Барретт, хирург, акушер и летописец.
Генри Бергем, именуемый также Де Бергамм, оловянщик.
Джордж Саймс Кэткот, его компаньон.
Джон Ламберт, адвокат.
Ричард Филлипс, могильщик, дядя Томаса.
Ричард Смит, пивовар, президент общества «Дельфин», отец Уильяма и Питера.
Уильям Брэдфорд Смит, друг Томаса Чаттертона, прежде деливший с ним постель в Колстонской школе[1].
Петер Харли Смит, его брат.
Томас Кэри, друг Томаса Чаттертона, когда-то деливший с ним постель в Колстонской школе, ученик купца (в пьесе не появляется).
Абуриэль.
Сэр Эбрахам Исаак Элтон, городской писец Бристоля.
Джон Макартур, свидетель.
Уолмсли, штукатур в Шордиче.
Миссис Уолмсли.
Джек, ее племянник, пятнадцати лет.
Мария Рамси (Полли), девица, дочь бристольского винодела.
Миссис Баланс, вдова моряка, кузина Томаса Чаттертона.
Миссис Эскинс, знакомая Сары Чаттертон(в пьесе не появляется).
Миссис Эйнджел, «кунтушница»[2] в лондонском районе Холборн.
→ официально оба «торгуют бельевым товаром».
Арран, хастлер.
Нэнси Брокидж, уличная девка.
Призраки:
Уильям Барретт.
Генри Бергем.
Джордж Саймс Кэткот.
Ричард Смит(старший).
Томас Кэри.
Уильям Смит.
Питер Смит.
МонахТомас Роули.
Мастер Чени, поющий мальчик.
* * *
Место:первые четыре действия — в Бристоле, пятое — в Лондоне.
Время:июнь 1767 — 24 августа 1779 года.
«Справа» и «слева» — с точки зрения актеров.
ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ
Конец июня 1767 года
ШВЕЙНАЯ КОМНАТА В ДОМЕ САРЫ ЧАТТЕРТОН
ВЕЧЕР
Старая миссис Чаттертон сидит на стуле, справа, и курит трубку. Сара Чаттертон, страдающая от дрожательного паралича, лежит на кровати в глубине сцены. На ближнем плане, слева, Томас Чаттертон, в костюме ученика Колстонской школы («синего мальчика») — синий плащ с оранжевой подкладкой, беффхен[3], биретта[4], поддерживаемая лентой, оранжевые чулки до колен, бронзовый дельфин на груди, дополненный личным ученическим номером, тонзура, — сидит за столом у окна, читает и пишет. Кукла-манекен Матильда, задрапированная кусками материи. Полки с книгами и старинными фолиантами.
Старая миссис Чаттертон (поднимается со стула; шаркая ногами, пересекает комнату и уходит, но по пути сердито говорит). Схожу-ка я к Ричарду Филлипсу, на кладбище. Миссис Эскинс сегодня зайдет поздно, только чтобы поделиться новостями. Свою дочь Мэри, эту дуреху с длинными руками, от которой проку все равно никакого, ты отдала в услужение крестьянину Для другого она не годится, тут я согласна: из-за сильных месячных девчонка совсем одурела. Только лучше бы она помогала мне, старухе: у меня разболелось колено от ветра, который по-прежнему задувает в оконные и дверные щели. Я тебе говорю-говорю, но все без толку…
(Ни Сара, ни Томас не реагируют на ее слова и на то, что она уходит).
Сара Чаттертон. Томас! Мне не видно, что ты там делаешь.
Томас. Упражняюсь в чистописании.
Сара. Ты все не шелохнешься… Часы на башне Марии Рэдклифской уже четырежды отбивали по полчаса с тех пор, как ты вернулся.
Томас. Да неужели? Я здесь уже так долго?
Сара. Ты не проголодался? В ларе еще должен быть хлеб.
Томас. Знаю, мама. Но я сегодня не голоден.
Сара. Мне страшно за тебя, Томас. Той малости, что ты ешь, недостаточно. Раньше ты, по крайности, наедался хлебом. Но теперь и о нем не думаешь.
Томас. Почти час, как я о нем не вспоминал. А должен был бы… хотя бы ради тебя. Уже восемь, если ты правильно посчитала. Я, пожалуй, принесу чай и хлеб — бабушке сегодня не до того.
Сара. Хлеб для тебя! Я-то тихо лежу в кровати, мне он не нужен. Супа, который мы ели на обед, для меня достаточно. Ты же все время на ногах; ты долго отсутствовал: вероятно, ходил с юным господином Уильямом — или с Кэри — на луг возле реки.
Томас. Нет. Я был один… или почти один. Мама… Мне сегодня не хочется есть. Я подержу руки в теплой воде. Они замерзли. А больше ничего не надо. К ночи я жду Уильяма. Он будет спать у меня. Я нуждаюсь в его тепле, когда не сплю в дортуаре Колтонской школы и со мной не делится теплом мой тамошний постельный товарищ.
Сара. Не нравится мне, что ты говоришь. Ты надеешься на здоровье других. А тебе бы надо самому питаться получше. Ты молодой, ты растешь и должен был бы иметь аппетит — как все другие, кто молод и кто растет.
Томас. Я уже поел, мама… Раньше… Прежде чем вернулся домой.
Сара. Это на улице или на лугу тебя досыта накормили? Кто в такое поверит? Или человеческая жестокость в одночасье исчезла, и нашлись желающие чем-то угостить бедного ребенка? Ты лжешь, Томас: лжешь, чтобы я взяла этот хлеб.
Томас. Я в самом деле хочу, чтобы ты взяла хлеб; но я не лгу.
Сара. Тебе скоро будет пятнадцать. С пятнадцати или шестнадцати лет человек лжет.
Томас. Я не лгу.
Сара. Человек греховен — и очень слаб.
Томас. Ты несправедлива ко мне.
Сара. Не хочу тебя обижать. Значит, ты среди бела дня заснул и увидел сон. Избавился от голода во сне. Давай сойдемся на этом. Я могла бы сообразить, что ты заснул. В комнате было очень тихо. Меня мучили дурные предчувствия. Я не слышала твоего дыхания. Слышала, как сочатся капли по стенам. Как дерево потягивается и трещит. Что-то было и за окном. Ветер — или чья-то рука. Рука Марии Рэдклифской, по стеклу… Томас — в последние недели опять схоронили десятерых. Далеко ли они отсюда — или остаются пока в могиле? Кто знает?
Томас (подходит к ее кровати). Не думай так много о мертвых; от этого тебе лучше не станет.
Сара. Они рядом. По ту сторону улицы начинается их царство. Я часто думаю, что твоим отцом был умерший. Он лежал в гробу, а ты тогда был еще чем-то очень маленьким в моем животе; ты появился на свет через три с половиной месяца. И родился мертвым, как твой брат Жиль Малпас, которого ты должен был заменить. Ты не дышал. Но твой дядя Ричард, могильщик, как раз в тот момент заглянувший к нам в окно, не желал возиться теперь еще и с тобою. Он вошел в комнату, поднял тебя с пола — миссис Эскинс уже готова была предать младенчика земле, — вынес на улицу и, ухватив за ножки, вертел над своей головой, пока ты не закричал. С тех пор ты здесь. Хоть, похоже, сплошь сотворен из смерти.
Томас. Я, однако, не отличаюсь от других людей.
Сара. Ох… Ты себя не знаешь. Миссис Эскинс говорит, ты горд, как Люцифер.
Томас. Она что же — лично знакома с этим прекраснейшим ангелом?
Сара. Какой ребенок стал бы так насмехаться? Но ты, увы, уже не ребенок. Ты рослый, хотя ешь мало; ты выглядишь почти как мужчина, хоть непонятно, в силу каких причин; ты умен, но я не знаю, кто тебя учил уму-разуму.
Томас. В раннем развитии нет ничего плохого; скорее, это преимущество.
Сара. Ты кажешься ровесником Уильяма Смита, который на три года старше тебя.
Томас. У него медлительный ум; но он приятен мне, как никто другой.
Сара. Отец оставил тебе книги; в них, возможно, написано что-то умное. Но есть среди них и гадкое, коварное сочинение: «Введение в некромантию». Я знаю, ты его часто читаешь.
Томас. Нет, только изредка.
Сара. Подумай, Томас: мертвые могущественнее живых. И многочисленнее. Они окружают нас, и их намерения нам неведомы… Как бы то ни было, они мерзнут, в этом я уверена.
Томас. Тогда, наверное, я уже давно уподобился им? Ведь мне почти всегда холодно… за исключением тех ночей, когда меня кто-нибудь греет.
Сара. Я не могу ответить: язык не очень хорошо подвешен. Но я о тебе забочусь и потому говорю глупые вещи, которые — у тебя в голове — переворачиваются или искажаются. Я требую одного: чтобы ты оставался здоровым — чтобы продолжал жить… Чтобы ты жил, вот чего я требую…
Томас. Я все перенесу, мама…
Сара. Твоя сестра… переносит жизнь плохо. Она простодушна, как я… И даже бывает иногда не в себе. Да ты и сам знаешь. Она явилась в этот мир под крышей беды. Твоему отцу я понравилась, когда мне не было и семнадцати. Я вскоре забеременела. А свадьба состоялась лишь через десять недель после рождения Мэри.