Начальником исправительной колонии был крупный негр, больше двух метров в вышину и, наверно, столько же в обхвате. Он не казался толстым, скорее походил на баобаб, уже достаточно поживший, но еще не старый.
— Исправляемый КР-28512?
— Приговорен к исправлению в 2144 году за нарушение положения об интеллектуальной собственности, — эхом закончил приветственную формулу стоящий на пороге худой светловолосый человек в оранжевом комбинезоне.
Начальник пошевелил губами и кивнул, приглашая садиться. Взял со стола магнитную карточку и вставил в компьютер.
— Вы подали рапорт о переводе вас на филологический факультет, — в конце фразы послышался легкий вопрос, возникший от удивления.
Заключенный кивнул. — Чем вы обосновываете эту просьбу?
— Чем? — человек в оранжевом комбинезоне приподнял брови. — Я хотел бы заняться делом, которым хочу, и которое поэтому лучше всего у меня получится.
— И что это за дело?
— Литература. — И, чуть помедлив, добавил: — Я хочу стать писателем.
— Кх! — издал звук начальник. — И что вам мешает заниматься литературой сейчас?
— Ничего. Не хочу размениваться.
Негр посмотрел большими белыми глазами в потолок; затем извлек из компьютера карточку и всунул другую. Минуту рассматривал то, что появлялось на экране.
— Вы крали программное обеспечение, — сформулировал начальник результаты беглого ознакомления с делом. — На ваше счастье, суду удалось доказать, что — только коммерческое. А то — промышленный шпионаж и — трибунал. В лучшем случае — французский легион. А мы тут сидим и беседуем о литературе.
— Мы рассматриваем возможность перевода меня из одной области обучения в другую, — возразил заключенный. — Закон этого не запрещает.
— Да. Наш закон уже не тот, что был во времена императора Августа.
Он уже не так суров, но все равно — закон.
Заключенный молчал.
Негр снова уставился в экран:
— Три года! — воскликнул он. — Три года вы занимались радиационными технологиями, и теперь хотите начать с начала!
Заключенный кивнул, но начальник не обратил внимания:
— И там, на Земле, вы закончили Пражский университет…
— Не закончил.
— Что? Ну почти закончили. Медицина, то есть — тоже связано с радиацией. Смежные, можно сказать, специальности, и вдруг писательство! Тоже мне, еще один Густав Юман на мою голову! Но тот хоть спокойно исправился, не требовал поменять ему лазер на перо.
— А потом, освободившись, выбросил ваш лазер на помойку, — добавил человек в оранжевом комбинезоне, и вдруг с интересом посмотрел на начальника: — Вы исправляли Густава Юмана?
— Ага, — буркнул негр. — А вы что думали? Мне почти семьдесят лет.
В кабинете повисло недолгое молчание. Наконец начальник заговорил своим обычным тоном:
— Ладно. Все равно, перевод в противоположную область знаний — не в моей компетенции. Решать будет суд, который выносил вам приговор.
Все необходимые документы я отправляю. И — желаю удачи… писатель.
— Он секунду помялся и сообщил: — Знаете, в вашу пользу то, что компьютер, узнав об этом… пожелании, предложил перевести вас из разряда исправляемых в исправляющиеся. Хотя до этого не давал и пятидесяти процентов. И, черт меня побери, я готов с ним согласиться!
Колонна людей в оранжевых комбинезонах тянулась, шаркая ногами, по бесконечному ярко освещенному коридору. Исправительный дом станция, вращавшаяся на орбите Юпитера, напоминала исполинскую гантель, на концах которой размещались с одной стороны спальные, административные и грузовые отсеки, а с другой — учебные и лаборатории. В перемычке находились системы жизнеобеспечения и четыре таких вот коридора; два из них каждые восемь часов заполнялись голосами и шарканьем заключенных; по одному колонна шла в одну сторону, по другому — в обратную.
И так — каждый день, изо дня в день, из года в год.
— Идентификационный номер?
— КР-28512.
— Фамилия?
— Нармаев.
— Имя?
— Адам.
— Второе, третье и так далее — имя?
— Нет.
— Год рождения?
— Две тысячи сто девятнадцатый.
— Место рождения?
— Краков-2.
— Национальность?
— Русский.
— Вероисповедание?
— Атеист.
— В каком году осуждены?
— Две тысячи сто сорок четвертом.
— За что?
— Положение две тысячи восемьдесят шестого года об интеллектуальной собственности. Глава третья, абзацы семь тире восемнадцать.
— Специальность, курс?
— Литература XX–XXII веков, второй курс.
Клерк, младший офицер, тупо посмотрел в экран, производя, очевидно, вычисления в уме.
— Пятый год исправления — второй курс? — он поднял глаза на сидящего перед ним заключенного. — А, писатель.
Прозвище, — даже не прозвище, а ярлык, навешанный начальником колонии, мгновенно получил широкую известность. «Густав Юман Второй» — так прозвали 28512-го заключенные; надзиратели и преподаватели обращались к нему не иначе как «писатель».
Человек в оранжевом комбинезоне промолчал.
— И чем ты нас порадуешь, писатель? — глумился клерк; и вдруг спохватился и вернулся к «заклинанию»: — Жанр произведения?
— Повесть.
— Название?
— «Семнадцатый спутник».
— Язык?
— Русский; сделан перевод на английский.
— Давай сюда.
Заключенный протянул карточку; клерк взял ее и вставил в компьютер:
— Свободен, — сказал он и добавил неофициальную формулу «заклинания»: — В том смысле, что можешь идти в камеру.
Через несколько дней его вызвали в службу контроля за распространяющейся информацией, иначе — цензурный отдел. Принял старший офицер, блондин с отталкивающим лицом и шестиконечной звездой на погонах. Чуть пониже красовалась «птичья лапа» — знак пацифиста. Много лет назад, заключая контракт на службу, этот человек ставил условие не привлекать его к участию в боевых действиях. Такие значки были у многих надзирателей.
— Что это за галиматья? — дернул он некогда острым, а теперь мясистым и безобразно выпирающим подбородком в сторону экрана.
— Разрешите посмотреть? — спросил заключенный.
— А для чего, как ты думаешь, я тебя позвал?
Человек в оранжевом комбинезоне колебался. Формально разрешения не было. Если он обойдет стол и заглянет в экран, офицер может обвинить его в покушении. А это уже однозначно трибунал.
Заключенный поколебался и все-таки подошел.
На экране красовался его номер; под ним — текст его повести.
— Как ты думаешь, такое можно читать?
Офицер ткнул в экран кривым толстым пальцем, но попал куда-то не туда. Текст повести сменился другим: заключенный успел увидеть оскалившуюся змею в углу и надпись: «Совершенно секретно!» У офицера перехватило дыхание. Он беспорядочно замахал руками, прогоняя 512-го на другую сторону стола.
— Вон! — вырвался наконец запоздалый хрип.
— Слушаюсь, — произнес заключенный и повернулся к двери.
— Стой, — неожиданно нормальным и спокойным голосом заговорил офицер. — Вернись. Я имел в виду — вон из-за моего стола. Я не закончил.
Человек в оранжевом комбинезоне вернулся и расположился в кресле.
Испуг сбил с цензора гонор; к тому же он не знал, что успел прочитать заключенный — у некоторых людей фотографическая память.
— Итак, — офицер собирался с мыслями. — Решение, сделать ли твою писанину общедоступной, принимаю я. А мне кажется, что делать этого не стоит. Во-первых: что за язык? Сплошные ругательства и жаргон. И вообще это очень вредная вещь. Что это такое — прилетают инопланетяне и освобождают заключенных?
— Вы, очевидно, не дочитали до конца. — 512-й устроился в кресле поудобней и закинул ногу на ногу. — Не освобождают, а превращают в своих рабов. А жаргон… я описывал наш быт.
— Быт? Может быть, ты сам любишь так выражаться, писатель? Разве твоя специальность — не изящная словесность?
— Не все то изящно, что антиквариат. Я могу выражаться на языке Солженицына и Диккенса, но мы живем в другом мире.
— В каком — другом? — Офицер вернул на экран обсуждаемую повесть. За последние пять лет ты забыл нормальную жизнь. Идея твоей писанины — вечная тюрьма, вечное рабство.
— Это только одно произведение. В следующем я опишу семью бюргеров, проводящую отпуск на ливийских пляжах.
Фигурально выражаясь, он наступил цензору на мозоль. Офицер, конечно, был немец, колбасник, бюргер. Пацифист. Незадачливый служака. И не его, 512-го, вина, что тот выставляет свои мозолистые ноги в каждый проход — но расплачиваться придется ему.
— Через месяц — экзамен по курсу средневековой немецкой поэзии, вынес приговор цензор. — Мы научим тебя любить каждую нацию… писатель.
Впрочем, уже на следующий день повесть была доступна с любого терминала колонии.