Евгений Лукин
Андроиды срама не имут
Глава 1. Карина
Не следовало мне, конечно, покидать своё логово до сумерек, но, как говорится, дураком родился — дураком помрёшь. Понадеялся, что никто не узнает в грязноватом небритом бродяжке Володьку Турухина. Можно подумать, только у них и забот, что шастать по окраинам и всматриваться: не Володька ли это бредёт Турухин, обувший нас на… Кстати, на сколько? Мне ведь теперь, как мёртвому, всё равно. Вешай на меня хоть миллион, хоть миллиард…
Кроме того, неизвестно ещё, кто опаснее: Толиковы кредиторы или Врангель с его перочинным ножиком, которым он мне обещал перепилить ночью горло, если ещё раз увидит в подвале. Возможно, брал на испуг. А возможно, и нет — он же псих. Чуть выпьет — принимается орать о чести белого офицерства. Белогвардеец! Лебединый стан… Мочой разит за версту. Последнюю ночь заснуть я так и не смог. При мысли, что этот ублюдок подкрадётся и в самом деле зарежет, становилось противно и страшно.
Даже бомжа из меня порядочного не вышло. Интересно, как называется следующая степень падения? Покойник? Да, видимо.
Кстати, чем не выход? Лечь на асфальт и помереть. И никаких тебе проблем… Только ведь не помрёшь. Дурак-то ты дурак, а со здоровьем всё в порядке. Как и свойственно большинству дураков. Иначе не пережить бы нам с тобой, Володька, этих полутора недель марта, больше похожего на февраль.
Господи, мысленно скулил я, бредя по вымощенному новенькой плиткой тротуару, ну что мне стоило тогда сказать твёрдое нет? Не поеду! Ничего никому передавать не буду! Задолжал — сам и возвращай! Крепко, видать, запутался шурин, если свояка пришлось подставить… На стене дома бросала вызов неизвестно кому художественно выполненная надпись: «Я тоже робот». И ты тоже, да?..
Надпись расплылась, и я обнаружил, что глаза у меня на мокром месте. Очень было жаль себя. А тут ещё апрель. На каштанах покачиваются какие-то светло-зелёные кочанчики: то ли почки, то ли будущие свечки. Теплынь. Заскорузлое чужое пальтишко и вязаную лыжную шапочку (тёплую куртку с капюшоном у меня увели на третий день) я сбросил на урну в скверике. Поступок сумасшедшего человека. Ночью пожалею, но будет поздно.
Выбравшись на проспект, чего тоже, видимо, делать не следовало, и пройдя уже квартала два, обратил внимание, что вровень со мной, не обгоняя и не отставая, движется чёрная легковая машина с тёмными зеркальными стёклами. Марка… А чёрт её разберёт! Какая-нибудь иностранная. Ничего в них не понимаю и вообще ненавижу. Не зря же пишут, что в авариях больше гибнет людей, чем от бомбёжек. Да и положено мне их ненавидеть — в силу своего нынешнего социального статуса.
От греха подальше свернул в переулок. Машина свернула следом. Остановился. Машина тоже остановилась — глянцевая, слепая, неотвратимая, как судьба.
Так… — беспомощно подумалось мне.
Мыслей об избавительнице-смерти будто и не бывало. Нестерпимо захотелось жить. А бежать некуда. Ни подъезда нигде, ни арки.
Слабенько теплилась одна-единственная надежда, что это всё-таки совпадение. Задействовать ради моей скромной персоны столь крутую тачку? Куда логичнее было прислать обшарпанную колымагу с двумя мордоворотами и багажником потеснее…
Минутку! А откуда бы они узнали, где я сейчас нахожусь? Об этом даже Танька не знает!
Да, тогда всё увязывается. Ехали по своим делам — и вдруг, глядь, ковыляет по тротуару тот самый поганец. Как кстати!
Тем временем боковое стекло чуть приспустилось — ровно настолько, чтобы я мог услышать приказ.
— Садитесь, — прозвучало оттуда.
Обращались ко мне. Больше не к кому. До ближайшего прохожего — шагов двадцать… Но почему на «вы»? Издеваются?..
Вот и всё. Вот и кончилась твоя извилистая, бессмысленная жизнь, милый мой и единственный Володенька Турухин.
Обречённо поплёлся к задней дверце. Ну и как теперь со мной поступят? Взять с меня нечего… Продадут в рабство? Расчленят на органы? Забьют до смерти колами? Нет. Колами — дурной тон… Бейсбольными битами.
Не сразу разобравшись с хитро устроенной ручкой, точнее с её отсутствием, открыл, со страхом заглянул внутрь — и ничего не понял. За рулём восседала незнакомая надменная дама, а больше никого в салоне не было.
— Добрый день, — произнесла она звучным контральто, причём слово «день» отдалось подобно удару колокола.
— Д-добрый… — с запинкой отозвался я.
— Сядьте и закройте дверцу.
Наверное, следовало кинуться наутёк. До первой подворотни, а дальше ищи-свищи. Но я подчинился. Опять. Как всегда. Опасливо, бочком (ещё испачкаешь, не дай бог) устроился на краешке заднего сиденья, послушно закрыл дверцу, и навороченная тачка тронулась. За тонированными стёклами поплыл смуглый апрель.
— Простите… — просипел я.
— За что? — равнодушно осведомилась автовладелица.
— Н-ну… — Я замолчал.
А не сошёл ли я, братцы мои, с ума? Кстати, весьма правдоподобное объяснение. Неуравновешенная психика, стрессовая ситуация — вот и вообразил себе миллионершу, влюбившуюся с первого взгляда в прохожего люмпен-пролетария. В зеркальце отражалось её брюзгливое холёное лицо. Холодноглазое, поджатогубое. Мог бы и кого посимпатичнее вообразить, помоложе…
— Представьтесь, будьте добры, — сказала она.
— Турухин Владимир Сергеевич, — хрипло отрапортовал я. Как на допросе. Потом ужаснулся: ну не придурок ли? Мог бы ведь и по-другому назваться…
— Паспорт при вас?
— Вот… — Терять уже было нечего. Достал сложенный вчетверо пластиковый пакет. Зачем-то извлёк документ, открыл, протянул.
— Нет, пока оставьте у себя, — благосклонно разрешила она, бросив быстрый взгляд на фотографию. — Чем занимаетесь, Владимир Сергеевич?
Я отважился на горькую ухмылку.
— Бомжую…
— Давно?
— Вторую неделю…
— Что-то вы легко одеты для бомжа, — заметила она. — Ни куртейки, ни пальтеца…
Ишь, как чешет! «Куртейки», «пальтеца»… С этакой, знаете, барственной снисходительностью.
— Было пальто, — нехотя признался я. — В парке оставил…
— Такое пальто, что даже уже и не грело?
— Грело… Грязное просто, рваное… Ну и оставил.
— Любопытно. А в бомжи-то вы как угодили, Владимир Сергеевич?
— Подставили…
— Каким образом?
— Н-ну… — Я несколько растерялся. — Брат жены попросил отвезти долг…
— По-родственному?
— Д-да… По-моему, он с ними просто боялся встречаться…
Меня самого удивляло, с какой откровенностью я всё это ей выкладываю. В подвале-то молчал… Как же тебя, Володенька, оказывается, легко расколоть! Одна роскошная тачка, одна интеллигентная дама, один вежливый, сочувственно заданный вопрос — и ты уже растаял.
— Отважный вы человек…
— Нет, — сказал я. — Не отважный. Я их тоже испугался, как увидел…
— Та-ак… Дальше?..
— Вскрыли они пакет, а там то ли мало денег было, то ли вообще не было… Стали угрожать. Ну и я, словом… убежал…
— Сразу в бомжи?
— Н-нет… Сначала к Таньке.
— Танька — это жена?
— Да…
— Почему не к друзьям?
Ничего себе вопросец! Я запнулся. Почему не к друзьям?.. Да, наверное, по причине отсутствия таковых…
— Понятно, — сказала дама. — И что жена?
— В истерике. Оказывается, Толик… Ну, шурин… Словом, он ей позвонил и сказал, что это я его подставил…
— Вы — его?
— Да.
— И как он всё это потом объяснил?
— Никак. Потом он исчез. По-моему, даже раньше меня…
— Почему не обратились в полицию?
— Они сказали, что у них в полиции всё схвачено…
Я говорил, а сам пытался уразуметь, куда же это мы, собственно, едем. Такое впечатление, что никуда: чертили неторопливые причудливые петли вокруг бывшего заводского дворца культуры — ныне Дома юстиции.
— Расскажите о себе подробнее…
— Зачем?
Ответа не последовало. Делать нечего, облизнул губы и снова принялся излагать. С пятого на десятое. Выпускник педуниверситета. По специальности не работал. Сначала в одном офисе прозябал, потом в другом, в третьем. Пока не угодил в дурацкую эту историю.
— Кому задолжал ваш шурин?
— Не знаю. С виду быки какие-то. Криминалитет…
— Долг большой?
— Н-ну… тысяч триста… — сказанул я наугад.
Сумма была воспринята с полным безразличием. Возможно, показалась смехотворно малой.
— Курите?
— Н-нет, спасибо…
— Курили?
— Да, но… бросил. Года два назад. А к чему всё это?
Такое впечатление, что вопроса моего она не расслышала.
— И жена вас не ищет?
— Вряд ли. Брата, может быть, ищет… Он у них в семье младший. Любимчик… Тем более с Танькой мы в разводе…
Высоко нарисованная бровь (я видел это в зеркальце) дрогнула. Впервые. Кажется, дама была слегка позабавлена моим ответом.