А Россию назову страной пирожков. В пирожке тоже богатый смысл. Неприхотливость русских. Пирожок можно мять, греть, с собой таскать — ему все ничего. Национальная страсть подмухлевать. Я все мечтаю встретить пирожок, где начинки больше, чем окружающего теста. Наконец, русская доверчивость. Берешь пирожок, а ведь не знаешь, что там внутри, веришь в лучшее.
Правда, оплот гамбургеров, ресторан «Макдональдс», происходит из Канады. А слово «гамбургер» — от названия города Гамбург. Но двойной гамбургер есть все-таки произведение Америки.
Говорят, есть и тройные гамбургеры.
Покупаешь, например, кукурузные хлопья к завтраку. Читаешь на боку коробки: «Калорий на порцию: 260. Сахара на порцию: 14 г».
Сколько же составляет эта порция (serving)?
А по-разному. В коробке одной фирмы она определена в 1/2 чашки, или 55 граммов, в другой иначе. А если чашка у меня большая, нестандартная? Вот и стой у прилавка, чеши в затылке. Под видом услужливости — мол, и на порции уже для вас поделили, вам и думать не о чем — наводят тень на плетень. Каждый хочет выставить показатели своего продукта получше. У нас честнее: все меряется на 100 граммов.
Зато на каждой упаковке проставлен холестерин (они его зовут «холестерол»). У нас про холестерин мало кто и знает, он фигурирует только в специальных медицинских анализах, а здесь почти каждый его скрупулезно высчитывает. Пять лет уже не ел пиццу коллега Джим. Врачи не велят — огромный холестерин в крови. Еще две пиццы — и он в могиле.
Американцы встают рано, в семь тридцать может уже начинаться работа или учеба. В такую рань и есть ничего не хочется. Многие поэтому ограничиваются просто чашкой кофе.
Когда-то в Красноярске, в командировке, в рабочей столовой видел завтрак: тарелка жирного борща до краев, две котлетки с вермишелью, чай с пятью кусками сахара и белой булкой, стакан водки. Чудовищно.
Кофе на работе пьется беспрерывно. Черным и горьким — без молока, сахара или печенья. В каждой комнате стоит кофейная машина, в стеклянном кувшине (карафе) всегда есть горячий.
Я думаю, кружка кофе, постоянно подносимая ко рту, им заменяет сигарету. Курильщики сейчас — везде изгои. В университете выскочат на переменке на улицу, на ступеньки, потянут — человек пять на весь корпус гуманитарных наук. Для них даже урны не предусмотрено. Кто куда окурки прячет. Процент курильщиков среди студентов, наверное, близок к проценту гомосексуалистов или социалистов.
А почему у нас на службе раньше беспрерывно пили чай? А делать было нечего.
Долго охотился за настоящей соленой сельдью. Берешь баночку исландской копченой в горчичном соусе — сладкая и в уксусе. Берешь баночку норвежской в перечном соусе — сладкая и в уксусе. Ну вроде бы свои, европейцы, могли бы нормально сделать?
Однажды нападаю: «Филе сельди в сметанном соусе». Развесная, дорогая, нежно-палевого цвета — точь-в-точь наша! Я так долго кручу головой у блюда на прилавке, что продавщица дает мне, против правил, попробовать.
Сладкая оказывается, гадина!
— Селедка должна быть соленой! — безнадежно поучаю я продавщицу. Она растерянно улыбается и пожимает плечами. Что толку, у нее другой кислотно-щелочной баланс.
Воздушную кукурузу делают дома сами. Кладут на сухую сковороду сухие зерна, сковороду раскаляют и прикрывают сверху крышкой. Зерна начинают лопаться со щелчком и подпрыгиванием, вспениваться и застывать. Так неделями кормились в походах доколумбовские индейцы.
Картошку любят печеную и едят ее прямо с кожурой. Разрезают картофелину пополам и намазывают на половинки изнутри сметану или сливочное масло.
Любят большие тяжеловесные белые тарелки, по размеру близкие к подносу, — чтобы кусочек разложить как следует. Никогда почти не пользуются ножами, только вилкой, которую держат в правой руке, даже в официальной обстановке.
Вилкой едят арбуз, разрезав его пополам. Апельсин выковыривают ложкой из кожуры.
Хлеб холодный и не станут есть — он для них все равно что для нас сырая рыба. Разогревают в тостере.
Зато жидкость любую питьевую обязательно подмораживают. Как-то были в гостях, просим, чтобы сок был не холодный — не из холодильника, у дочки горло болит. Такого не оказывается. Дают эмалированную мисочку, в ней приходится подогревать. Смотрят на нас как на идиотов, как будто мы бензин собрались пить горящий.
В ресторане быстрой еды «Пондероза» (хорош тем, что за пять долларов попадаешь внутрь и можешь там хоть умереть от обжорства) просим подносильщицу воды безо льда.
— Как-как?
— Воды безо льда, просто запить, стаканчик!
Приносит все-таки лед без воды.
Полдня могут таскать с собой баночку или бутылочку с каким-нибудь цветастым синтетическим пойлом, попивая по чуть-чуть. Жажда замучила — так выпей сразу, а если жажды нет, зачем таскать? Ладно, будем считать, такие хотят пресечь появление жажды на корню. Любят беспрерывно чем-то хрустеть (чипсами, конфетками, соленой соломкой, жареной картошкой) — чтобы пресечь в зародыше и вредное, толстящее чувство аппетита.
Нью-йоркская сценка: девушка на велосипеде, резкий поворот прямо в прорезь встречных машин, на голове шлем, в руке на отлете — банка кока-колы. Как будто через минуту всю воду отменят.
У русских известная доза: бутылка водки на мальчика, бутылка вина на девочку. Что же является нормой для американца?
Ответ я нашел в брошюре «Сколько крепких спиртных напитков нужно для вашей вечеринки». Брошюрка бесплатно раздавалась в одном из винных магазинов нашего городка — в Andy’s Liquors. (Для справки: винных в Гринфилде — три, церквей, согласно адресной книге, — двадцать шесть.) «Для предобеденных коктейлей на четырех человек, — значилось там, — 8-12 порций (drink) (необходима одна бутылка). Для вечеринки в целом: 12–16 порций (необходима одна бутылка)».
Сколько составляет сам «дринк», точно не установил никто. Хотя именно из этой мерки исходит полицейский запрет пить не больше двух порций («дринков») за рулем. Примерно можно вычислить, что порция составляет 40–50 граммов крепкого. Стало быть, американцу на весь вечер нужно около 150 граммов.
Еще есть понятие «shot» («залп»). Оно примерно соответствует нашему «остограммиться». То есть хлопнул — и побежал. Как-то я спросил у бармена, сколько это. Оказалось, ничего субъективного тут нет. «Залп» равняется одной жидкой унции, то есть 29,5 грамма. Даже стаканчик есть железный мерочный.
Так что «двойное виски», которое заказывают американские гангстеры в промозглую погоду, — это всего-навсего 60 граммов. Хлипкие какие-то гангстеры. Нормальную нашу дозу — «пятерную водку» — в Америке и выговорить-то неприлично.
Со спиртным в Америке отнюдь не такая вольница, как у нас. Перебрал в субботу — в воскресенье переходи на воду. Винные магазины открыты, но спиртное в них продавать не разрешается. В одних штатах — весь день, в других, более либеральных, продают начиная с полудня.
По рядам американской молодежи ножом проходит цифра 21. У кого возраст меньше, тому пить запрещено. Причем к запрету относятся вполне серьезно. Несовершеннолетний паренек-кассир в магазине, чтобы среди прочей снеди пробить за бутылку вина, подзывает к себе другого, старшего по возрасту кассира.
В нашей Индиане все крепкое продают в специальных винных и в аптеках, а в обычных супермаркетах — только пиво и вино. Будучи в Нью-Йорке, спросил в аптеке на Бродвее, по привычке: «У вас есть liquors (крепкие напитки)?» (Не путать с ликером — liqueur.) Посмотрели как на дурака. Другой штат — другие порядки.
Здоровенные флаконы рома и виски стоят в аптеке рядом со всякими примочками и пульверизаторами — трехлитровые, запыленные. Ни разу не видел, чтобы кто-то брал. Кто же их, в самом деле, выжирает? Все в основном пиво тянут связками. Связки по шесть или по двенадцать банок значительно дешевле. Шесть банок вместе могут стоить как одна-две одиночных.
Самое популярное пиво — Bud Light. Оно слабое и водянистое. Сколько в нем градусов, понять трудно — на американских пивных банках и бутылках градусы никогда не ставятся. Зато бутылки очень удобно открывать. Железные пивные крышки на вид обычные, но с резьбой внутри, повернул — она хлопнула и открылась.
Существует особый тип пива — Malt Liquor. Malt считается напитком убойным и особо славится у бездомных негров. Это недодержанное пиво, типа сусла, более сладкое, густое, крепкое и вредное. Напоминает полюбившегося москвичам «Белого медведя» или «Амстердам».