Виль Владимирович ЛИПАТОВ
АНИСКИН И БОТТИЧЕЛЛИ
Киноповесть
Ясное и теплое выдалось лето, дни стояли пригожие. Обь голубела на солнце, большая и широкая. Участковый инспектор Федор Иванович Анискин, обмахивая потное лицо огромным носовым платком, сидел-посиживал в своем рабочем кабинете - спокойный, немного сонный, в распахнутом кителе. Вид у него был такой, точно в деревне никаких происшествий не только не произошло, но и не предвиделось.
- Откуда мухи берутся - вот что интересно? - лениво спросил он сам себя. - Жрать в кабинете нечего, какого же лешего их развелось тьма-тьмущая... А?!
Анискин закрыл глаза и, наверное, задремал бы, если бы за окном вдруг не послышался истошный и торжествующий женский крик:
- Народ, ратуйте, народ, слушай, что кричать буду... Ой, лишеньки, церковь-то обворовали! Церковь, кричу, обворовали! Народ, ой, лишеньки!
Узнав голос, Анискин поморщился, неохотно встал, подошел к окну и сразу насторожился, так как серединой длинной деревенской улицы бежала не только простоволосая баба-сплетница Сузгиниха, но и шел по деревянному тротуару молодой и роскошный поп отец Владимир.
Деревня оживала: выбегали на крылечки домохозяйки, старики выходили и садились на скамейки, мальчишки и девчонки бежали на крик со всех сторон вопили от восторга, с некоторых мальчишек текла вода, так как сию минуту вылезли из реки.
Боже, какой мужчина вошел в кабинет участкового инспектора! Шелковая ряса шуршала по-женски, поскрипывали новенькие ботинки, волосы цвета вороньего крыла колыхались и в безветрии: деревенский поп отец Владимир был молод, красив так, словно только что сошел с лубочной картины. Большие и темные глаза молодого попа были веселы, умны, добры. Он низко, почти в пояс, поклонился Анискину.
- Мир дому сему! - сказал отец Владимир. - Прошу нижайше простить за непредвиденный визит, но обстоятельства сложились столь чрезвычайно, что, видит бог, был вынужден потревожить вас, Федор Иванович, нежданно-негаданно...
Анискин жестом указал на табуретку, дождавшись, пока отец Владимир усядется, тоже сел:
- Я вас слушаю, гражданин поп... Излагайте!
Отец Владимир глядел на него ласково, доброжелательно, спокойно, точно не имел никакого отношения к обворованной церкви.
- Уважаемый и высокочтимый Федор Иванович! - голосом оперного артиста сказал он. - Как известно и дитю малому, церковь у нас отделена от государства... Однако мню: вам будет небезынтересно узнать, что храм божий истинно ограблен, загажен и приведен в запустение...
Анискин внушительно прокашлялся.
- Самые ценные иконы украли! - вдруг обычным голосом сказал поп. Большой знаток действовал: ни единой пустяшной иконы не взял...
Анискин задумался. Глядел через окно на раскаленную реку, на куст черемухи в палисаднике; в густой листве заливался самозабвенно молодой, видимо, дрозд.
- Вот такое решение я выношу, гражданин поп! - официально произнес Анискин. - Вы себе, как у вас говорится, грядите в свою церковь, а я... Я, гражданин поп, отдельно погряду... Вопросы имеются?
Отец Владимир, встав, опять отвесил смиренный поясной поклон.
- Чувствительно и премного благодарен! Тщу себя надеждой на милосердную помощь...
Директор средней школы Яков Власович сидел в своем маленьком, но отлично ухоженном саду; росли разные фруктовые деревья, краснела на грядках клубника, вился по длинным палкам дикий виноград.
- Якову Власовичу - привет и здравствуйте! - Анискин сел рядом с директором. - Журналы читаете - это хорошо!
Директор школы посмотрел на участкового вопросительно:
- Слушайте, Федор Иванович, а почему вы такой озабоченный? Маргарита! - крикнул он. - Холодного квасу для Федора Ивановича.
Участковый тяжело вздохнул.
- Квас - это здорово, Яков Власович! - сказал он. - Квас - это вещь, а вот что церковь обворовали - это, Яков Власович, мне такое дело, что голова кругом идет...
Директор школы отшатнулся.
- Обворовали церковь? Что взяли?
- Поп говорит, что все лучшие иконы увели...
Яков Власович буквально окаменел, затем горестно всплеснул руками.
- Лучшие иконы украли! - вскричал он. - Да ведь этим иконам цены нет!.. Маргарита! И мне принеси квасу...
Анискин и директор школы поднялись на крыльцо большого и красивого дома Якова Власовича, миновав сени и прихожую, потом еще одну небольшую комнату, оказались наконец в самой большой комнате дома, которая походила на небольшой музейный зал. Где только можно - на стенках и в простенках между окнами, на специальных подставках, на деревянных стендах - висели, стояли, лежали иконы. Маленькие и большие, яркие и совсем темные, в богатом окладе и без него. И даже с потолка, подвешенные на веревочках, спускались иконы.
- Вот такая история! - поразился Анискин. - Это ведь уму непостижимо - сколько вы их, икон, напластали, Яков Власович!
Директор школы снова поднял руку, улыбка дарителя осветила его обычно суховатое, по-учительски аскетическое лицо.
- Русские иконы! Какой музей мира не мечтает о русских иконах! - Он широким шагом прошелся по комнате. - Федор Иванович, перед вами сокровища, которым нет цены... Суздаль и Вологда, Владимир и Архангельск, Рязань и Псков, Новгород и Кижи - вот откуда ведут свою родословную эти иконы. Школа Рублева и Дионисия - вот кем гениально помечены многие из тех икон, на которые вы сейчас глядите удивленно и - простите! - не туда, куда надо... Ну, что вы нашли в этой иконе Богоматери? Пышный золотой оклад? Бойкие краски? Непотускневший лак? Нет, икона неплохая, но... Глядите: перед вами святой Георгий Победоносец! Я не знаю, как он попал в свободную и довольно-таки богохульную Сибирь? Привез ли его, притороченным к седлу, казак из дружины Ермака, бережно ли хранил на скрипучей телеге мужик, пустивший петуха барину и удравший в Сибирь, привез ли его декабрист, влюбленный в свой народ беспредельно? Кто знает, откуда и как попала в маленькую сибирскую деревеньку? Нет, нет! Не вез с собой на край земли, то бишь в Сибирь, русский мужик плохую икону! За Уральским хребтом в тысячу раз больше икон, но там на сотню - одна настоящая, а у нас из сотни десяток... Отбор! Благодатный отбор... Подойдите к святому Георгию Победоносцу, вглядитесь... Уберите нимб, мысленно расширьте бороду, бросьте на лоб прядь волос... Не Емелька ли Пугач глядит на вас сквозь темный налет столетий? А живопись! Какая живопись! Тициан, понимаете ли, сходил с ума, когда искал вот это сочетание бордового с черным, а не известный миру богомаз - бунтарь и, наверное, богохульник - играючи решил сверхзадачу Тициана... Глаза! Святого и воина, мудреца и ярыжки, бунтаря и нежного отца...
Анискин слушал; вынутый из кармана носовой платок так и остался в его руке неиспользованным, хотя по высокому лбу участкового катились крупные капли пота...
Участковый Анискин неторопливо ехал на открытом "газике" председателя колхоза Ивана Ивановича, который, задумчиво глядя на дорогу, сидел рядом с ним. Справа голубела бескрайняя Обь, слева - поля, кедровые рощи, синие сосняки. Они и километра не отъехали от деревни, как участковый свернул на почти неприметную лесную дорогу, миновав березняк, светлый и праздничный, выехал на огромную поляну, в центре которой возвышалась недостроенная силосная башня.
- Тпру! - сказал Анискин. - Слезай - приехали!
Силосную башню строили несколько очень не похожих друг на друга людей. Четверо, видимо, приехали с Кавказа, двое вели родословную, видимо, из Средней Азии, остальные - кто откуда. Двое, например, были почти двухметрового роста, беловолосые. Один из них, средних лет, был солиден и важен, как швейцар столичной гостиницы; другой - в джинсах - живописен, как новогодняя елка: в диковинного расцвета ковбойке, волосы длинные, лицо круглое, нежное, так сказать, лирическое.
- Здорово, товарищи вольные стрелки! - выходя из машины, браво прокричал Анискин. - Вы, конечно, народ занятой, каждый свою тысячу поскорее заработать торопится, но предлагаю, как говорится, сделать перекур.
- Родной милиции пламенный привет! - обрадовался тот, что был в джинсах.
Строители, так называемые "шабашники", хмуро и не сразу разместились на двух указанных участковым бревнах. Только Юрий Буровских приказание участкового выполнил охотно и даже повесил на грудь семиструнную гитару, которую бережно вынул из густого кустарника.
- Плохо принимаете законную власть! Хоть бы сказали, орлы залетные, чем я провинился? - Участковый ткнул себя пальцем в грудь. - Я ли вас не холю, не лелею?
Первым не выдержал молодой, серьезный кавказец.